26 января исполнилось 85 лет со дня рождения поэта и журналиста Лиры Султановны АБДУЛЛИНОЙ (1936-1987). Талант этой удивительной женщины пробивался словно трава сквозь асфальт – сквозь преграды, запреты и гонения. Но, как это часто бывает с большими поэтами, Лира обрела посмертную славу. Сегодня её имя стоит в одном ряду с именами известных лириков двадцатого века. Красноярский край и Белгородчина гордятся тем, что она жила и творила на их земле.
Причастным к судьбе поэта Абдуллиной оказался и Железногорск. Здесь в 1967-1969 годах Лира жила с мужем, Владимиром Нешумовым, инженером решетнёвского КБ ПМ. Отсюда чета Абдуллина-Нешумов была вынуждена уехать под давлением обстоятельств.
Долгое время о жизни Лиры в Красноярске-26 были известны самые крохи. Подробности знали только близкие друзья. В 2000 году журналист Наталья Алтунина написала очерк «Несчастная Лира», который для многих стал откровением: так подробно и живо историю Абдуллиной-Нешумова времён режимной «Девятки» еще не излагали. В 2018 году вдова Владимира Нешумова Татьяна Кузьминична преподнесла Музейно-выставочному центру Железногорска бесценный дар – архив Лиры и Володи: рукописи, книги, фотографии того самого, начального, периода их совместной жизни.
Юбилей Лиры – отличный повод прочесть или перечесть пронзительное повествование о её любви, творчестве, свободе и поиске своего пути. И в уникальных, ранее не публиковавшихся фотографиях и документах увидеть новую Абдуллину: экспрессивную и нежную, упрямую и терпеливую. Ранимую, но не сломленную.
Наталья АЛТУНИНА
НЕСЧАСТНАЯ ЛИРА
Газета «Город и горожане», 3 августа 2000 года
На любительской чёрно-белой фотографии – улыбающиеся парни, хохочущие до слёз девчата. Они молоды и задорны. И видно, что им хорошо вместе. И, конечно же, вряд ли они представляют, что скоро случай разведет их, разбросает, надолго поселив в душах недоумение и боль, страх и ненависть бессилия. Но пока они веселы и беззаботны. И лишь на одном женском лице легкий скепсис самоиронии: «Этим летом, ах, этим летом, лечу бабочкой на огонь...» Эта женщина – Лира Абдуллина.
«МЫ СВЯЗАНЫ ОБЩИМ СЮЖЕТОМ»
– Она внешне-то... ну такая серенькая. И цвет лица портил – какое-то с желтизной. Ни прически, ничего никогда, кроме того, что глаза были очень хорошие – светло-зеленые...
– ...Чёрные-чёрные глаза! Меня поразило сочетание восточного типа татарочки – такие яблочками щёки и широкие большие чёрные глаза! В Лире чувствовалась субтильность, хрупкость такая. Плечи узкие. Лицо яркое, выразительное очень. Чёрные волосы...
– Она ничем не выделялась – никакими яркими красками, какими-то особенностями. Чуть ниже среднего роста. Карие глаза. Курила. Смолила ого-го...
– В ней всё было симпатично: очень милое лицо, смуглая, немногословная.
– Ну самая о-бык-но-вен-ная.
Так описывают Лиру те, кто знали её когда-то, дружили с ней, просто встречались. Те, кто являются полноправными соавторами повествования. Владимир Нешумов в телефонном интервью ограничился определением лаконичным и ёмким: «Красавица».
«АХ, ЛЮБОВЬ МОЯ, ВАШЕ СИЯТЕЛЬСТВО...»
Если искать – «кто виноват» в романе Лиры и Володи, так надо начинать с проспекта Мира. Именно здесь некогда стояло здание Политпроса, где в декабре 1966 года проходил краевой литературный семинар, на который руководитель поэтической группы ачинского литобъединения журналист Юрий Авдюков притащил с собой за компанию гостевавшего в городе друга школьных лет Володю Нешумова, тоже писавшего стихи. Заняв свободное место рядом с молчаливой девушкой, Юра не только быстро и бойко познакомился с ней, но и выступил инициатором представления соседки подсевшему к нему Володе. Семинар есть семинар: обсуждение проблем поэтического творчества, споры о литературе, жизни, судьбе, будущем. А потом пришла очередь свои стихи читать Абдуллиной.
Слегка поёживаясь и поправляя ажурную вязаную шаль, она читала:
А в Дудинке ветры дуют,
Словно в дудочку дудят,
Буду думать, думать, думать,
Как уехать от тебя.
Дудочка-Дудиночка,
Сердца половиночка...
Стихи Лиры Абдуллиной, выпускницы Московского литературного института им. Горького, редактора художественной редакции Норильской телестудии, семинар рекомендовал к публикации отдельной книжкой. Событие это отметили чаем в гостинице «Красноярск» в номере Авдюкова, а потом втроём гуляли по набережной Енисея. Обычно интересный в общении Нешумов молча шёл рядом с Лирой, изредка на шаг опережая её – не то для того, чтобы прикрыть от порывов ветра, не то чтобы ещё раз увидеть глаза, в которых навстречу ему раскрывались теплом два солнышка.
А потом был Новый год, который Лира с Володей встретили у Романа Солнцева (с ним Нешумов познакомился в пору учёбы в Казани). И была метель из разноцветного конфетти. И снежки, которыми они перебрасывались во дворе, почему-то пахли арбузами.
В эту девушку сложно было не влюбиться. Глядя на то, как восторженно смотрят на Лиру молодые литераторы Роман Солнцев и Зорий Яхнин, поэт Николай Рябеченков выдал экспромт, шепотом передававшийся в кулуарах семинара:
На Абдуллину младую
Ромка с Зорькою глядят.
Чую – вдуют, точно вдуют,
Словно в дудочку вдудят.
А через несколько лет автор сделал не менее остроумную приписку:
Не успели – к ней без шума
Подошёл поэт Нешумов.
...Сотрудники секретного отдела N32 режимного предприятия «закрытого» города, где в результате распределения выпускников Казанского авиационного института с 1963 года обитал инженер Нешумов, сразу поняли, что у парня проблема.
– Володя был влюблён страшно, – вспоминает его друг Александр Арапочкин. – Роман получился очень бурный, может быть, даже для него самого. Я его как-то спросил: «Что-то вы с Романом зачастили в Норильск?» Он и сказал: «Знаешь, возможно, моя жизнь изменится...» Однажды, когда наша компания была в гостях на Андреева, 33 «а», у Ольги Титовой, в дверь постучали. Мне передали, что пришёл Нешумов. Он был не один, и я сразу догадался – кто скромно стоит в стороне, догадался, что это Лира, о которой он мне рассказывал. Я подошел и обнял её...
Значительно позже Абдуллина расскажет, сколь много значил для неё, тяжело больной туберкулёзом и оттого сторонящейся людей, этот дружеский жест: она поверила, что ей рады, что не надо опасаться косых взглядов. Её и её пятилетнего сына от первого брака Рустема приняли в семьях Климаревых, Тихоновых, Викторина Васильева. А вскоре Володе дали квартиру, и с площади Ленина (гостиница «Центральная») он перевёз своих на Школьную,63, в «сталинку».
«ЧТО НИ ПРОХОЖИЙ – ТОТ И ГОСТЬ»
Особенность Красноярска-26 тех лет, по свидетельствам очевидцев, в том, что город воспринимался тогда его жителями как единое целое. Можно было спокойно оставить открытой квартиру, забытые в магазине или автобусе вещи не терялись. Молодежь КБ ПМ была движителем, генерировавшим идеи, будившим фантазию. Веселое братство выпускников КАИ, ЛАИ, МАИ, дробясь по секторам и отделам, обрастало новыми связями и знакомствами, сохраняло одновременно дух студенчества и традиции «alma mater», что сплачивало крепче любой искусственно внедрённой идеологии. Друг к другу ходили не по «красным дням» календаря, а когда того хотелось, и знали, что не будут отвергнуты. Случалось, что, погостевав у одних, обросшая только что принимавшими их хозяевами компания отправлялась к другим, третьим.
У Нешумовых чуть не ежедневно собиралось человек по 15-20, а то и все 30. Техническая интеллигенция – коллеги Володи, яхтсмены, которым он импонировал мастерским хождением по озеру на «Летучем голландце», педагоги музыкальной школы, завсегдатаи клубных заседаний в «Гренаде», поэты и прозаики из местного литобъединения. Размещались на «тахте» - кроватном матрасе, лежащем на кирпичах и покрытом пледом, на венчавших пару табуреток досках. Сверху, с ветки берёзы (в углу гостиной во всю ее вышину было установлено дерево) взирало чучело полярной совы. Откуда взялась птица - не знали, но, сопоставляя многочисленные охотничьи байки Нешумова с тем, что он действительно хаживал в тайгу, предполагали, что это один из его трофеев.
Гости чувствовали себя свободно и комфортно в «проходном дворе». Здесь далеко за полночь пели, спорили, целовались, много и охотно танцевали, и Лире случалось ревновать сверхпопулярного, гибкого и обаятельного, с лёгкой волной чёрных кудрей щёголя Нешумова к его партнёршам. Она серела лицом и тяжело дышала. Лира не танцевала вообще. И не участвовала в болтовне, лишь слушала и иногда улыбалась. В противовес мужу никогда не говорила о себе и не читала вслух свои стихи. Если о них заходила речь - как-то вся сжималась, смущалась и бледнела, начинала нервно курить. Тогда Володя садился рядом, брал ее руку и гладил...
Она была «вещью в себе», как бы не от мира сего. Казалась взрослее и мудрее (и действительно была на четыре года старше Нешумова), но это не отталкивало. К ней тянула неведомая сила – не раз вдруг оказывалось, что в центре внимания почему-то уже не он, а она, с тихим голосом и ещё более тихим грудным смехом, редким покашливанием, способностью вдруг озорно подскочить и выдать «в тему» хлёсткую, а порой и откровенно-грубоватую частушку. Тексты подхватывались, моментально разносились по городу и пелись, но вряд ли исполнителям известны были истоки.
А вот то, что у Абдуллиной имелся собственный рецепт приготовления баранины, знали. И тот, кому на устраиваемых иногда в складчину застольях удавалось отведать собственноручно приготовленное ею блюдо, считал, что ему повезло. Впрочем, не жаловались и те, кому перепадал «собачий супчик» – похлёбка, готовившаяся из костей за 30 коп/кг для Джима, помеси восточноевропейской овчарки с волком из зоосада по кличке Злюка, любимца Рустема.
Был бульон «по-честному» круто наварист и запашист, а поскольку «приходная» часть семьи равнялась зарплате Володи (из-за болезни Абдуллина не работала), блюдо являлось фактически постоянно «дежурным». Этим не смущались, не жмотились, когда ассортимент расширялся. «Незваный гость – самый дорогой гость», – любила повторять Лира. И очень веселилась, когда в очередной раз после ухода кого-либо из состава буйной многоголосой компании в результате вопрошения оставшимися «А кто это был?» вдруг выяснялось, что гость не идентифицируется, а надежды каждого, что тот пришёл с кем-то из прочих посетителей – наивны...
«…ПЕТЬ ПО УКАЗКЕ И ПО НОТАМ?»
«Я по профессии журналист. Работала в газете в Уфе, на телевидении... Теперь вот судьба занесла в ваш город – то есть теперь в «наш город», за что я ей очень благодарна. Не побоюсь банальных слов – город очень нравится: и дома, и деревья, и люди. Принимали меня как-то очень тепло... Я уже успела подружиться с хорошими ребятами и девчатами из КБ ПМ. Один из моих новых друзей – старший техник этого предприятия Олег Янушкевич...» Это цитата из единственного выступления Лиры Абдуллиной 16 июня 1967 года по радио Красноярска-26.
Её стихи заметили. И когда через год заговорили о достойной встрече 50-летия со дня рождения ВЛКСМ, Абдуллиной предложили написать цикл стихов, посвящённых дате. Что дальше – рассказывает подруга Лиры Нина Христич, работавшая тогда библиотекарем детского филиала Центральной городской библиотеки имени Горького:
– Она, поэт лирики нежной, женственной, мягкой, ответила, что по заказу стихи не пишет. И поползли разговоры, что Лира игнорирует советскую власть, что в доме советского инженера поддерживается вызывающая бедность, что Лира сознательно не хочет работать. Помню, вскоре состоялся вечер молодых поэтов нашего города в клубе «Гренада». Читали свои стихи Володя Нешумов, Владлен Белобровка, Шота Кавтарашвили, Олег Янушкевич, другие авторы. И в первый раз – Лира. Голос слабенький, слегка дрожащий. Все замерли и слушали чистую душу, любящую до боли сердца, трепетную...
И тогда встала главный идеолог города. Твёрдым, хорошо поставленным голосом, сопровождая речь менторскими жестами, она заявила, что не понимает, где находится. Мол, в стране, где строится (не помню уже какой) социализм, где человеку предоставлены все права и свободы, вдруг все поэты ударились в декаданс, что в стихах – одна форма, и что, мол, означает строка Володиных стихов «В душу леса пальцами не тычь»? И вообще-де, это не клуб, а сборище антисоветски настроенной молодежи. В зале начался шум, свист. Кто-то из молодых ленинградских ребят с горячностью крикнул, что «мы не приглашали сюда ТАКИХ критиков, а если не понятно содержание стихов, значит, этот человек не знает, что такое поэзия». В ответ последовало заявление «товарища», что «ТАКИХ СБОРИЩ она впредь не допустит». И в дальнейшем слово свое она сдержала...
«СЛЕТАЕТ С ДЕРЕВА ЛИСТОК»
Дом, где жили Абдуллина и Нешумов, – на пригорке. Как выйдешь из второго подъезда – ощущение высоты. Кажется, шагнёшь – и полетишь. Над просторным двором. Над ясене-листными кленами, чьи переплетённые над дорожкой ветви образуют зелёный шатер. Над детской песочницей. Над старой-старинной скамейкой, что притулилась к пышному кусту сирени. Здесь любила сидеть Лира, поджидая Володю с работы. Здесь ей легче думалось легче дышалось. Смена климата пошла на пользу и ей, и Рустему – мальчик подрос, окреп, бодрее стала она. Тяготила безработица: в радиокомитете места для неё не находилось, а открытие телевидения всё откладывалось.
Беспокоили участившиеся стычки с Володей. Вроде по пустякам, но... Она замыкалась. Не жаловалась. И всё же порой свидетелями размолвок становились другие. Как-то в гостях подвыпившему Нешумову сделали замечание, что он оскорбительно, по-хамски небрежен с женой. Он грубо выругался, схватил со стола стакан с водкой, выпил залпом. Лира, едва набросив на плечи шубейку, кинулась бежать.
Ночь... Автобусы не ходят. Путь из микрорайона до «Аквариума» неблизкий. Мороз... Двое из гостей бросились следом. Через какое-то время опомнился Нешумов и – за ними. Когда его нашли и привели назад, оказалось, что он где-то упал, крепко ушибся. Утром врачи поставят диагноз: сотрясение мозга. Но это будет утром. А остаток ночи Лира просидит возле него, на полу. В результате она вновь простынет, в тяжелейшем состоянии с воспалением лёгких надолго попадёт в больницу.
Примирение будет нескорым и болезненным. В происшедшем Абдуллина будет винить себя. Помните строчки из стихотворения про братца, напившегося из свиного копытца:
«Ты не пей! – заклинала напрасно
– Не себя, так меня пожалей!»
Что ж ты, родненький, месяц мой ясный,
Надругался над жизнью своей?
Утверждают, что с некоторых пор Лира начала обращаться к мужу: «Братец ты мой»... Возможно, это совпадение. Скорее всего...
«ГОВОРЯТ, БЕДА ЛИХА»
Похмыкивают: «Милые бранятся – только тешатся». Видать, есть в этой присказке народной правда. Как оно в конкретном случае – знают только двое. Но то, что Лира любила Володю, она никогда не скрывала.
«Она его любила. Любила безумно! – с некоторой завистью к Владимиру вспоминают сегодня. – Любовь её была огромна, трепетна, без оглядки».
Рассказывают, Лире было известно, что не все одобряли женитьбу Нешумова на «брошенке». Ни разу – ни взглядом, ни интонацией Абдуллина не показала мужу и тому, «с особым мнением», что знает об этом.
Рассказывают, что когда Владимир повёз жену знакомиться со своими родителями, Лира взяла с собой сына. Володина мама, «женщина, до сих пор не снявшая красной косынки» (это определение Лиры), невестку не поняла и не приняла. Однажды ночью, собрав вещички и одев Рустема, отчаявшаяся Лира ушла. Под проливным дождём они пешком добирались до станции. Обида осталась в сердце, но она переживала её наедине с собой, не упрекая мужа. Быть может, именно тщательно скрываемая тревога и неуверенность прорвались однажды в строчках автографа, оставленного Лирой на сборнике поэзии «День поэзии-67», подаренном одному из друзей: «Милому дорогому Алику от несчастного автора».
Но когда стало ясно, что жизнь в «запретке» не задалась и уже не сложится, Лира не упрекала Нешумова за то, что он привёз её в «город коммунистического завтра». Она спокойно, без истерик, паковала немудреные пожитки.
«ДАЙ ПРЕВОЗМОЧЬ БЕССИЛИЕ СВОЁ»
В точности о том, что случилось, сегодня знают смутно, мало кто и чаще из «надцатых» уст. Не более ведали и в 1969 году, когда по городу поползли слухи о раскрытии сотрудниками городского отдела КГБ действовавшей в Красноярске-26 «антисоветской группировки». На первый план вышли имена Абдуллиной, Нешумова и некоего главаря по кличке «Антон». Последний оказался знаком Александру Арапочкину:
«В нашем 32-ом отделе был такой Виталий Куранов. Он окончил Ленинградский военно-механический и оттуда, из Ленинграда, привез ленты бардов в огромном количестве. Если сложить катушки, полка метра два длиной, наверное, получилась бы. У него даже и магнитофона не было, и мы в наших компаниях песни слушали. А прослушав, начинали петь.
Еще «Антон» (отчество Куранова – Антонович) в Москве познакомился с некоторыми ребятами, которые торговали на Кузнецком мосту, на «черном» рынке литературы: две-три цены – и всегда можно было купить у спекулянтов любую книгу. И вот оттуда он притащил в «списках» биографию Евгения Евтушенко, напечатанную западногерманским журналом. «Антон» сдуру дал почитать ее одному командировочному. Ещё дал стихи Мандельштама, которые тоже не печатались у нас в Союзе. А тот в гостинице на столе их оставил! Какая-то, видимо, очень грамотная уборщица сунула в бумаги нос и, на всякий случай, сообщила куда следует. Приехали КГБшники...»
Выяснить, где командировочный взял «криминал», с кем общался, когда и как часто, как вы понимаете, труда не составило.
У Куранова, помимо Мандельштама, биографии Евтушенко, письма Солженицына к съезду писателей (оно также было найдено при обыске), имелось немало других литературных произведений, в СССР не издававшихся. Опасаясь изъятия и жалея собранное, Виталий начал рассовывать литературу по друзьям. Неизвестно, была ли за ним тотальная слежка, но «трепыхания» «Антона» засекли. В сфере внимания органов оказался клуб любителей книги магазина «Гренада», компании, собиравшиеся у Нешумова, а особо – у самого Куранова. Выяснилось, что именно на этих «сборищах» велись разговоры далеко, с точки зрения того исторического момента, не праздные.
«Антон» заводил разговор о Ленине, который тогда для нас был высшим идеалом, символом правды. Он зачитывал цитаты из некоторых трудов нашего гения, находя в них немало уязвимых мест. Помню, как он читал отзыв Ленина о крестьянах, как о грязных навозных жуках...
Тема «Сталин» была самой острой. И тут были мнения разные. У Лиры – полное отрицание и презрение, а к тому, что происходило в стране в те дни – скепсис.
Мы читали в «самиздате» «Доктор Живаго» Пастернака. Драмой для нас оказался Солженицын. Опять споры до ссор, до крика... Лира, если у кого-то возникало мнение, противное её собственному, становилась резкой и колкой. «Сними лапшу с ушей!» – обрывала она (это воспоминания Нины Христич).
...Начались вызовы в КГБ. По необъяснимой случайности или прихоти приходились они на поздневечернее или ночное время. Стук в дверь, и вежливый солдат-«чекист»: «Вас приглашают...» А там уже и вопросы под запись ответов на плёнку спрятанного в столе магнитофона.
Конечно, допрашиваемых предупреждали «о неразглашении», но многие (хотя и не все) не боялись сообщать о случившемся другим. Сравнивалось и то, о чём спрашивает, к примеру, майор Фокин, и о чем любопытствует лейтенант Мышкин. «Заговорщики» не могли не заметить, что органы становятся все более осведомлёнными об отдельных фразах, некогда высказанных и высказываемых отдельными «подозреваемыми», и что круг лиц, к коим «фирма Кошкина» (начальника городского отдела КГБ) проявляет интерес, растёт. Кого вызывали однократно, кого, как Владимира Нешумова, у которого при обыске в столе нашли «идеологически вредную литературу», многажды.
Запомнилось, как после очередного «собеседования», сопоставив заданные в КГБ вопросы с персонами, присутствовавшими при заинтересовавших следователя моментах, Нешумов набил морду некоей личности по фамилии Шумилов. Так был установлен один из тех, кто «стучит»...
По стечению обстоятельств этого Шумилова в своё время пригласил в компанию сам Володя. Особых симпатий к нему не питали, скорее – наоборот, а за прилипчивость прозвали «АнтиНешумов». Владимир не то чтобы защищал «бедного еврея», но сознавался, что существует нечто, что будто связывает их. И если уж мы заговорили о необъяснимом, ведомом лишь небесам, то вот еще факт: когда гости сочувствовали Лире и Володе, что окна их квартиры на первом этаже выходят на воинскую часть «чекистов», они отшучивались: «Это мы сегодня здесь, на них смотрим, а скоро мы будем там, и они на нас будут смотреть».
Примечательно и такое совпадение: в квартире висела серия графических работ норильского художника, чьё имя, к сожалению, забылось. Лира, которой нравился изображённый на них странный симбиоз человеческих лиц и кошачьих личин, почему-то считала, что в них есть что-то пророческое. Потом, когда друзья соберутся на вечер проводов Нешумова и Абдуллиной, они усмотрят в парсунах лик главного КГБиста города полковника Кошкина и будут плевать на него, и смотреть на всё это будет «АнтиНешумов», которого Владимир не рискнёт выставить, дабы не навредить остающимся в Красноярске-26…
Приказом N 46 по КБ ПМ инженеры Виталий Куранов и Владимир Нешумов, так и не признавшие себя виноватыми в участии в идеологической диверсии против Советского Союза, были лишены права допуска к закрытым материалам и, значит, не могли работать на секретном режимном предприятии. Начальник отдела кадров Чижова издевательски посоветовала им подумать о должности... дворников.
Из музыкальной школы уволилась Татьяна Куранова. В процессе дознания она швырнула на стол следователя партбилет и была исключена из рядов КПСС.
Лира на допросах молчала. Владимир рассказал, что особо КГБшники «обижались» и напирали на него за то, что он «не только любовницу в город ввёз и квартиру умудрился получить, но и продолжал с ней жить, не расписавшись». Пролопоушили они это дело.
«ПОСЛЕДНЕЙ ЖАЛОСТЬЮ ЖАЛЕТЬ»
...Они уезжали из города налегке – что там какие-то две сумки. Никто из них не знал, что эхо «девятки» будет преследовать семью ещё несколько лет – Володе будут отказывать в работе, им придётся скитаться в поисках жилья. В конце концов специалист в области конструирования космических аппаратов станет асом в производстве... цемента.
У Лиры в 1972 году выйдет первая книга «Высоки снега» (Красноярское книжное издательство), в 1986 – «Пока горит пресветлая звезда» (Москва) и в 1990 году уже в Красноярске-26 – «Стихотворения». К этому моменту Лиры Абдуллиной уже не будет в живых – она оставит нас 15 июня 1987 года, так и не увидев, не подержав в руках книгу стихов своего любимого ненаглядного Володи. Сборник «Ощущения» будет напечатан лишь через пять лет.
Сегодня нет на свете и дочери Лиры – Оли. Рустем живёт в Москве, растит сыновей Романа и Руслана. Владимир Нешумов – на Белгородщине, в городе Старый Оскол. По большому счету, ни ему, ни самой Абдуллиной от бывшего Красноярска-26 уже ничего не надо. В том числе и той памятной доски, об установке которой на доме, где жила Лира, столько шумели в начале 1990-х. А вот нужна ли нам память о них? Об этой странной семье двух светлых поэтов, пришедшихся «не ко двору» в городе, по поводу и без хвалящихся своими интеллектом и интеллигентностью? Или проще забыть, сделать вид, что ничего не произошло, что, в конце концов, это «время было такое»?..
...А с высоких небес звучит чистый голос Лиры:
Кто заплачет обо мне
На родимой стороне?
...Если все меня забудут,
Буду камнем в глубине.
* * *
Память о поэте Абдуллиной Железногорск всё же сохранил. 15 июня 2002 года, в день 15-летия со дня кончины Лиры на стене дома по улице Школьной, 63, где они жили с Володей, установили мемориальную доску. На церемонии открытия присутствовали друзья и сослуживцы, энтузиасты из литературного клуба «Бибимго», стараниями которых появился скромный мемориал, поэты Роман Солнцев, Марина Саввиных, Аида Фёдорова. И с этого времени дважды в год, в день рождения Лиры Абдуллиной и день её памяти, у знакового места собираются поэты. Читают стихи и поют песни с Лириными текстами, чтобы живая нить поэзии не прерывалась.
Материал подготовила учёный секретарь МВЦ Светлана КОРШУНОВА.
За помощь в создании статьи музей благодарит главного библиографа ЦГБ имени Горького Нину Юрьевну ИЛЬИНЫХ.#железногорск#культураатомныхтерриторий#затомузей
#стихи #поэзия #лирика#поэт #ПисателиКрасноярья
Лира АБДУЛЛИНА, 1960-е годы.
Фото из фондов Музейно-выставочного центра Железногорска
Владимир Нешумов и Лира Абдуллина в кругу друзей.
Красноярск-26, 1968 год.
Лира АБДУЛЛИНА, 1960-е годы.
Фото из фондов Музейно-выставочного центра Железногорска
Владимир НЕШУМОВ и Лира АБДУЛЛИНА.
Красноярск-26, конец 1960-х годов.
Фото из фондов Музейно-выставочного центра Железногорска.
«Друзья мои, прекрасен наш союз!»
Фотограф Владимир РУТКЕВИЧ, поэты Владимир НЕШУМОВ, Лира АБДУЛЛИНА и Евгений ФРИДМАН, художник Виктор АФАНАСЬЕВ. Красноярск-26, 1967 год.
Фото из фондов Музейно-выставочного центра Железногорска.
Лира АБДУЛЛИНА, 1960-е годы.
Фото из фондов Музейно-выставочного центра Железногорска
Рукописный экземпляр стихотворения Лиры Абдуллиной «Печаль».
Из фондов Музейно-выставочного центра Железногорска.
Владимир НЕШУМОВ, Лира АБДУЛЛИНА и сын Лиры Рустем.
Красноярск-26, конец 1960-х годов.
Фото из фондов Музейно-выставочного центра Железногорска.
Рукописный экземпляр стихотворения Лиры Абдуллиной «Птица певчая».
Из фондов Музейно-выставочного центра Железногорска.
Лира АБДУЛЛИНА и инженер КБ ПМ Виталий КУРАНОВ, конец 1960-х годов.
Фото из фондов Музейно-выставочного центра Железногорска.
Роман Александра Солженицына «В круге первом». Самиздат.
Архив Лиры Абдуллиной и Владимира Нешумова.
Из фондов Музейно-выставочного центра Железногорска.
Александр АРАПОЧКИН, Лира АБДУЛЛИНА, АнтиНЕШУМОВ, Владимир НЕШУМОВ. Красноярск-26, 1968 год.
Фотопортрет поэтессы Лиры Абдуллиной, 1980-е годы.
Автор – фотокор газеты «Советская Россия» Александр Кочетов.
Из фондов Музейно-выставочного центра Железногорска.
Рукописный экземпляр стихотворения Лиры Абдуллиной «Кто заплачет обо мне на родимой стороне».
Из фондов Музейно-выставочного центра Железногорска.
Мемориальная доска в Железногорске в память о поэте Лире Абдуллиной на фасаде дома по улице Школьной, 63.
Скульптор В. Зеленов, архитекторы В. Старостин, Р. Воробьев.
Открыта 15 июня 2002 года.
