Кадрового работника АО «ИСС» Светлану Александровну ХВОРЫХ Железногорск знает как талантливого писателя, участницу литературного объединения «Октябрь» и автора очерков, посвященных городу. Её исторические зарисовки читаются на одном дыхании. И немудрено, ведь большинство из них автобиографичны и полны жизненных подробностей.
В июне 1956 года 19-летняя Света Матюгина по путевке ЦК ВЛКСМ приехала в совсем еще юный Красноярск-26. Три года работала маляром во втором строительном районе Управления строительства п/я 9. В 1959-м, с открытием в городе восточного филиала ОКБ-1 Сергея Королёва, перешла на новое производство, где добросовестно трудилась 32 года. Начинала лаборантом, без отрыва от производства выучилась на инженера. Много лет возглавляла бюро КИПиА отдела главного метролога НПО ПМ. Но к самому первому, трудному и радостному времени на сибирской земле у Светланы Александровны всегда было особое отношение. Читаем её воспоминания!
ЕДЕМ МЫ, ДРУЗЬЯ, В ДАЛЬНИЕ КРАЯ
– Поехать на стройки Сибири и Дальнего Востока я решила сразу после выпускного бала в школе на Хорошевском шоссе. Там нам вручали долгожданные аттестаты зрелости. Настроение было великолепное. Поехать решились вдвоём. Жаль, что на другой же день моя будущая попутчица испугалась. Меня это не остановило, тем более что дома не удержали. Отец даже чуточку гордился: он сам был в молодости добровольцем.
Мама, узнав, что подруга отказалась, спросила с надеждой: «Может, останешься?» Но я yжe настроилась на что-то новое, большое, и никакие уговоры не смогли бы повлиять на моё решение...
Соседки по дому вздыхали. Некоторые даже плакали – дескать, Сибирь! Как жить-то будешь без мамы? А я думала: не пропаду! Меня влекла неизвестная жизнь без опеки. В райкоме не назвали города, куда мы должны отправиться. Позднее более осведомлённые сообщили, что едем в социалистический город. Но как ни старалась, я не могла вообразить, что же это за Соцгород? Однако рвалась к нему всей душой.
Насчёт специальности меня успокоили: ничего! научим! Только решай на кого хочешь учиться: на маляра, штукатура, бульдозериста или бетонщика? Я не знала, что выбрать. Приедем – увидим! И собиралась в дорогу. Считанные дня остались до отправки комсомольского эшелона. Мыслями я была уже где-то далеко в холодных лесах.
Кроме родителей провожали меня одноклассники. Надарили книг с автографами, с пожеланиями не замёрзнуть в Сибири. Долго стояли на шумном праздничном перроне. Кажется, вся Москва пришла на проводы своих посланцев. Звучали песни под гитару и гармошку. До осознания не доходило ещё, что расстаюсь надолго, и что рвётся связь не только со школой. Что впереди всё впервые: непривычная самостоятельность, освоение ещё не выбранной профессии, новые друзья. Прозвучала команда: «По вагонам!» Всё задвигалось, перемешалось. Общая толпа на перроне мгновенно распалась на группы и островки.
И вот поезд тронулся, и за моим окном шли, а потом бежали: и папа, и мама, и девчонки, и весь перрон. Впервые отчего-то сжалось сердце, глаза повлажнели... Потом в вагоне все перезнакомились, времени для этого было предостаточно, ведь прибывали к месту назначения на шестые сутки. Держались мы всё время с Ритой Корюкиной. С ней познакомились еще в райкоме. Она тоже только что окончила школу.
Красноярск встретил солнцем и музыкой... Весёлые загорелые парни хватали наши чемоданы и несли к автобусам. Говорят, они здорово здесь наскучались без девчат, поскольку приехали намного раньше нас. Распоряжались на правах старожилов.
Что поразило нас с Ритой это то, что разместили нас в новеньких, только что отстроенных домах со всеми удобствами, с чистой постелью, белыми салфетками на тумбочках. А нас пугали в Москве, что спать придётся, возможно, даже на земле. Это был первый сюрприз города. Мы начинали постигать смысл слова «социалистический». Вторым сюрпризом было то, что специально для нашего эшелона заранее затопили баню на улице Октябрьской. И это было тоже как в сказке: за тёмными окнами ни огонька, только фонари вдоль улиц освещали нам путь. Город спал...
Два часа ночи, а мы молодые, возбуждённые, заполнив звонкими голосами все пространство улиц, шли в баню. Нами никто не командовал, никто не одергивал нас. Только сейчас, много лет спустя, осознали мы, каким шквалом обрушился наш приезд на спящий город. И никто ведь не раскрыл окно, никто не закричал: «Нельзя ли потише!» Потому что все ждали нас – строителей. А еще потому, что «старожилы», спящие за этими окнами, сами были молоды, постарше нас лет на пять-шесть. Они ещё не научились ворчать, их ещё не мучила бессонница, мало было в городе младенцев и еще меньше пенсионеров-старичков...
Засыпали уже под утро. После недельной копоти вагонов, отмывшись и переодевшись, с блаженством растянулись на мягких постелях...
СЛОВО БАТИ
– Числились мы в хозяйстве Озиранского. Приближалась зима. Напуганные еще в Москве рассказами о сибирских морозах, мы с энтузиазмом встретили сообщение, что можно выписать в бухгалтерии ватные штаны, телогрейки, валенки и шапки-ушанки. Примеряя спецодежду, хохотали над неуклюжестью друг друга. Никому и в голову не пришло, что деньги за все эти вещи будут высчитаны из зарплаты.
В день получки, в обед, у кассы выстроилась очередь: шум, оживление. Но радостное возбуждение сменилось сначала унынием, растерянностью, а потом возмущением: получать-то оказалось нечего! Многие остались еще и должны! Зарплата ученика – много ли в ней этих денег? И без того мы с трудом управлялись со своими доходами, а тут непредвиденные вычеты! Кто посмелее, обрушились на работников бухгалтерии. Те пожимали плечами, дескать, спрашивайте у начальника....
Ничего не добившись, пошли мы на рабочее место, расселись кто где. Предстоящее безденежье действовало удручающе. К инструменту не притронулись... В этот момент и появилась на пороге квартиры, где намечалось «раскрытие» потолков, группа людей. Среди них прораб, начальник участка. Впереди всех – плотный мужчина в длинной шинели. Черные густые брови, нос с горбинкой, большие темные глаза, смуглое с румянцем лицо – явно южной национальности. Кто-то прошептал испуганно «Батя!» Мы инстинктивно вскочили. А тот зарокотал неожиданно веселым баском: «Это еще что за итальянская забастовка? Почему сидим? Почему не работаем?»
Девчата постарше, обступив начальство, заговорили возмущенно, перебивая друг друга:
– А кому охота с пустым животом работать?
– У нас денег – ни копейки!
– Есть нечего, жить не на что...
– Подождите, подождите, – прервал тот, который и был, по-видимому, Батей. – Расскажите по порядку. Кто у вас бригадир?
Выслушал, помолчал. Молчали рядом прораб и начальник участка.
– Ну, наломали дров, – проговорил он – Кто же это додумался расчет произвести весь, сразу? Почему бы эти вычеты не растянуть месяца на три? – обратился он к одному из своей свиты.
– Хорошо, девчата, мы это дело уладим... выпишем досрочный аванс, а пока прошу вас, за работу! Сроки поджимают, людям жить негде: по баракам с детишками ютятся.
Кивнул на прощание и вышел. Нам, вроде, полегчало. Работа пошла. Девчата, то одна, то другая взрывались хохотом, изображая в лицах напуганных забастовщиц: «Я думала, что мы просто сидим, а мы, оказывается, бастуем! Да еще по-итальянски! Ха-ха-ха!»
Вечером мы действительно получили аванс. «Молодец Озиранский! Сдержал слово!» – сказала одна из девушек. Так мы познакомились с начальником второго стройрайона.
Через несколько недель морозным днем по общежитию пронеслась весть: разбилась Галя Мазуренко. Из-за простой случайности: почему-то забыла застегнуть страховочный пояс. Принимая на высоте бетонную плиту, оступилась и полетела вниз с четвертого этажа. Это была уважаемая всеми девчонка, отличный товарищ.
Огромная толпа заполнила улицу Парковую у общежития. Звуки траурного марша резанули по сердцу. Я выскочила на высокое крыльцо и замерла перед плывущим на руках гробом. Слезы текли по щекам, застывая на двадцатиградусном морозе. Я видела обнаженные головы ребят, их скорбные лица.
Но чей это такой знакомый профиль? Большая мужская фигура, словно монолит, казалось, слилась воедино со своей печальной ношей. «Озиранский, Озиранский!» – прошел шелест по рядам.
Михаил Борисович возглавлял процессию. Черные, чуть подернутые сединой брови покрылись инеем. Рядом с ним, подставив плечи, шли молодые монтажники, ближайшие товарищи Гали. И оттого, что в такую минуту Михаил Борисович был с нами и разделял общее горе, это трагическое зрелище создавало какой-то суровый и возвышенный настрой в сердцах ребят.
НАМ ПЕСНЯ СТРОИТЬ И ЖИТЬ ПОМОГАЕТ!
– Шло время… Мы работали без устали и радовались за новосёлов, будто сами въезжали в свежевыкрашенные квартиры. Чувствовали удовлетворение, если дома удавалось сдавать раньше срока хотя бы на два-три дня.Повседневная наша занятость разделялась на два этапа: строительная площадка с её неурядицами и победами… и клуб с ежедневными спевками в хоре под управлением Олега Ратгаузского.
Больше всего запомнились из тех лет... песни. Мы пели всегда и всюду. По любому поводу! Отбивая бетонные шишки на потолках, когда каменная пыль летела в глаза, рот и уши… Пели под стук кувалд! Под окнами собиралась детвора (да с нашим приездов детворы поприбавилось), и все свободные от работы люди слушали эти песни. Слова помнили наизусть. Репертуар длился до бесконечности.
В зависимости от настроения менялись и песни: то задорные и быстрые, то грустные и тягучие. Особенной песенностью отличались наши украинки... Что это были за песни! Словами не передать! У ребят, наскучавшихся без девичьих голосов, мастерки и кисти частенько бездействовали... Руководство это беспокоило.
Вот тогда, наверное, и возник наш совместный с ребятами хор под руководством Ратгаузского и Евтушенко. Сам Озиранский, поощряя самодеятельность, не жалел средств на великолепные платья.
Внешний вид хора встречался всегда рукоплесканиями зрителей, а за исполнение присуждались первые места на городском фестивале.
Иногда песни для хора сочиняя сам Ратгаузский. Одну из них помню до сих пор:
«Вo славу родного народа
Построим мы город большой.
Воздвигнем дома и заводы
Во славу земли трудовой...»
Исполняли мы эту песню с наибольшим подъёмом, потому что пели о себе. Апогея звучание голосов достигало в момент, когда под сопровождение горниста мы выводили:
«Но если сыграют тревогу
Нам трубы в негаданный час...»
Мы никогда не болели! Это удивляет до сих пор… Несмотря на нестабильное питание и бесконечные сквозняки на строительной площадке, когда за окнами отделываемых нами квартир уже мела зимняя позёмка, а стёкол ещё не было. Когда столярка и только что оштукатуренные стены подсушивались мощными отражателями, ногам было холодно, голове жарко, а подсыхающая краска испускала нестерпимый «аромат», несмотря на это все мы не простывали, не чихали, не кашляли.
Трудности, конечно, были. Оказалось, что некоторые приехали сюда затем, чтобы сгладить шероховатости своей биографии, другие – за длинным рублём, третьи – чтобы просто выйти замуж… Потому они были далеки от комсомольских дел. Жили без подъема, без интереса. Иные попадали в сомнительные компании. Слухи об этом распространялись катастрофически быстро, накладывая тень на всех, кто прибыл из Москвы. Это очень огорчало, особенно потому, что не умели мы бороться с этими ползущими, сдобренными грязными подробностями, слухами.
Веру в нас вселяли наши руководители! Прекрасные комсомольские вожаки и коммунисты: Алексей Сорокин, С.Н.Бородавкин, В.П.Говорухин, Валентин Юрьев, Третьяков. Благодаря их личному примеру мы с Ритой не растеряли веру в людей. Как помогало нам их горячее слово!
МЧИСЬ К НЕОСВОЕННЫМ ЗВЁЗДАМ, ВЕТРОМ ЭПОХИ ДЫШИ!
– Между тем, мастерство наше росло. С гордостью оглядывали мы кварталы, построенные нашими строителями. Одно лишь омрачало жизнь: не было никакой возможности учиться дальше. Мы с Ритой Корюкиной, чтобы подготовиться к институту, записались снова в 10 класс вечерней школы на Майке. Занятия начинались в семь. Но на стройке в те штурмовые дни не существовало понятия «окончание смены». Работали пока светло – летом и с переносками – зимой. Призывы руководства: «Народ ждет квартиры!» воспринимались с воодушевлением. Считалось большим кощунством покинуть строительную площадку раньше 10-11 часов вечера.
Диву даешься, как приходилось изворачиваться, чтобы не попасть на глаза какому-нибудь Пустовалову, удрать на автобус и успеть к занятиям в свое в нерабочее время. Стыдно было, хотя не на свидание, не на танцульки, а на учебу сбегали... Прораб не хотел понять нас, а, скорее, не верил. Вероятно, мы с Ритой никогда не расстались бы со стройкой, получили бы строительную специальность, если бы кто-нибудь вник в наши беды, не препятствовал уходу на занятия. С ужасом думалось: пройдет зима, а там лето, и останемся мы неучами на всю жизнь. Зрело решение распрощаться с нашей малярной работой. Иного выхода не видели, и я подошла с заявлением к прорабу. Но тот, едва взглянув через плечо, отмахнулся: «Все равно Озиранский не подпишет: текучесть кадров!» Ни я, ни Рита не знали, что такое «текучесть» и явились пред очи Михаила Борисовича. Вошли сразу вдвоем, бодро...
Михаил Борисович прохаживался по кабинету. Был чем-то удручен. Молча взял заявления, прочел. «Бежите? – хмуро уставился на нас, – патриоты! По зову партии... И бежите!» Обидно и как-то даже брезгливо проговорил: «Трудностей испугались?»
Он бросал слова, как пощечины, короткие и болезненные. Каждая фраза вжимала в пол, хотелось растворится исчезнуть... Мне и в голову не приходило, что благое желание учиться, можно рассматривать с такой позиции, с такого угла зрения. Уверенность вмиг выветрилась. Я молчала. Рита заплакала. А Озиранский совсем безжалостно отрезал: «Идите и работайте! Никаких переводов, никаких увольнений!»
И отвернулся к окну. Так и стоял к нам спиной, считая разговор оконченным. Я не тронулась с места, морально уничтоженная. Было от несправедливого: «трудностей испугались». Ведь работали мы с Ритой порой ночью, лишь бы не отстать от других членов бригады. У меня однажды от сильного кашля кровь пошла горлом, а у Риты в одну из таких ночей случился приступ аппендицита, и ее едва успели довести до операционной... И все равно мы никогда не роптали. Наивно верили слову «Надо»!
И, как ни странно, нам действительно не было трудно. Сейчас сама удивляюсь этому. Работали с улыбкой, песней, играючи, словно подпитываемые каким-то скрытым зарядом бодрости. Эти картины мигом всплыли в воображении, и я начала лепетать что-то вроде того, что никто не имеет права думать о нас так, и что мы вообще не уйдем из кабинета, пока не подпишут нам заявления. На это начальник района безразлично бросил: «Пожалуйста, я могу работать и при вас! Торчите, сколько угодно!» Сказал, как от назойливой мухи отмахнулся. И тут же углубился в свои бумаги. Я опешила. Оставаться далее бессмысленно. Но и уходить вот так, непонятыми, невозможно!
Не знаю, откуда взялась в тот момент, в общем-то, у застенчивой девчонки внезапная настойчивость, а может, даже дерзость. «Послушайте, Михаил Борисович, – кажется, я говорила уже по слогам, – у Вас есть дочь, дочка...»
Далее все вспоминается, как в замедленной съемке: полковник изумленно поднимает от бумаги голову, в глазах – удивление и заинтересованность. Он слушает меня, а я говорю уже несколько увереннее, переходя на речитатив: «Моя ровесница... И вот представьте...»Озиранский поворачивается на стуле всем торсом ко мне. «Она очень хочет учиться! Очень, очень! А ей не дают! Не отпускают!» Полковник встает и... начинает хохотать. Берет со стола ручку – знаменитую ручку с «вечным» пером – размашисто, на угол, во весь лист выводит: «Разрешить перевод в виде исключения». Не прощаясь, пулей вылетаем из кабинета, и уже в коридоре кричим в два голоса: «Спасибо!».
Прошло много лет. В нашей жизни были разные руководители: и хорошие, и похуже. Были комсорги и секретари, но, увы, такого, как Озиранский, встретить не привелось. Он любил жизнь, обожал молодежь, с увлечением отдавал себя работе.
А еще была заведена у Михаила Борисовича одна добрая традиция, касающаяся новобрачных. Жених-военнослужащий должен быть предстать перед полковником с просьбой о регистрации брака. После беседы он давал жениху «добро» или «отставить». Иногда приглашал для разговора и невесту... Кто знает, скольких уберег он от скоропалительных, необдуманных браков! Одних поздравлял, другим советовал повременить до конца службы в армии, до выхода на «гражданку».
Последняя встреча с ним подтвердила меткость солдатского почтительного «Батя», ибо как начальник района он был против нашего ухода со стройки, но как отец он, считаем, благословил нас с Ритой. Поступил истинно – как Батя…
Материал подготовила учёный секретарь Музейно-выставочного центра Железногорска Светлана КОРШУНОВА.
#Музей_Железногорска#железногорск#культураКрасноярья #культураатомныхтерриторий#затомузей#музей
1. Девушки-маляры СМУ-2 Управления строительства п/я 9, приехавшие в Красноярск-26 из Москвы по путёвкам ЦК ВЛКСМ, 22 февраля 1957 года.Нижний ряд, слева направо: Тамара Дульцева, Светлана Матюгина, Аня Земелькина.
Верхний ряд: Лима Полищук, Рита Корюкина, Валя Бочарова, Саша Спицына.
Фото из фондов Музейно-выставочного центра Железногорска
2. Светлана Матюгина (Хворых), 1956 год.Фото из фондов Музейно-выставочного центра Железногорска
3. Москва, Ярославский вокзал, 12 июня 1956 года. Проводы посланцев комсомола на стройки Сибири.
Фото из фондов Музейно-выставочного центра Железногорска
4. Красноярск-26 строится. 1957 год.Фото из фондов Музейно-выставочного центра Железногорска
5. Светлана Матюгина с воинами-строителями – участниками полковой самодеятельности второго стройрайона. Красноярск-26, 1957 годФото из фондов Музейно-выставочного центра Железногорска
6. Женский хор под руководством Олега Ратгаузского при клубе в полку Озиранского. Красноярск-26, 21 апреля 1957 года.
Фото из фондов Музейно-выставочного центра Железногорска
7. Подполковник Михаил Озиранский – начальник 2-го стройрайона Управления строительства п/я 9.Фото из фондов Музейно-выставочного центра Железногорска
8. Колонна 2-го стройрайона Управления строительства п/я 9 на демонстрации в честь 40-летия Великой Октябрьской социалистической революции. Красноярск-26, 7 ноября 1957 года.Фото из фондов Музейно-выставочного центра Железногорска
9. Первомай 1957 года, Красноярск-26.Молодёжь готовится к демонстрации у штаба 2-го стройрайона.
Светлана Матюгина – первая слева.
Фото из фондов Музейно-выставочного центра Железногорска
10. Участницы женского хора при клубе в/ч 25597 в полку Озиранского. Красноярск-26, 1957 год. Светлана Матюгина – вторая справа.
Фото из фондов Музейно-выставочного центра Железногорска
11. Светлана Матюгина (слева) с участниками 1 городского фестиваля молодежи. Красноярск-26, июнь 1957 года.
Фото из фондов Музейно-выставочного центра Железногорска
